Болтин Иван Николаевич

Болтин Иван Николаевич — родословная в биографическом словаре:

Болтин, Иван Николаевич, - русский историк (1735 - 1792). Родился в дворянской семье. Начальное образование получил дома. 16 лет Болтин был зачислен рядовым в конногвардейский полк; в 1768 г. вышел в отставку с чином генерал-майора и вскоре был определен директором таможни в Василькове; через 10 лет, по протекции Потемкина , был переведен в Петербург, в главную таможенную канцелярию, а по ее закрытии, в 1780 г., назначен в военную коллегию, сначала прокурором, а потом (в 1788 г.) - членом коллегии; Болтин много ездил по России и путем непосредственного наблюдения хорошо ознакомился с различными сторонами народного быта. Вместе с тем, "чрез многие лета в отечественной истории упражняясь", он собрал обширный запас сведений о русской старине по летописям, грамотам и изданным к тому времени сочинениям (например, "Истории" Татищева ); есть известие, что после него осталось до ста связок разных бумаг и рукописей, которые были купены Екатериной II . Результаты своих занятий Болтин пробовал сначала изложить в форме историко-географического словаря, который, при выполнении плана, разбился на два самостоятельных: собственно историко-географический словарь и толковый славяно-русский. И тот и другой остались, однако, не законченными: первый остановился на букве С (см. Щекатова , "Словарь географический"), а второй - на букве А. Работа по составлению словаря послужила для Болтина дальнейшей подготовкой к роли русского историка. Ему принадлежат два главных исторических труда: "Примечания на историю древней и нынешней России Леклерка" (2 тома, 1788) и "Критические примечания на Историю князя Щербатова" (2 тома, 1793 - 1794). Оба сочинения имели, как видно из заглавий, критические задачи; но автор в самых широких размерах использовал в них накопленный им запас знаний и наблюдений, так что в них с достаточной полнотой отразились положительные исторические его взгляды. У Болтина очень цельное мировоззрение. По теоретическим взглядам он близко стоит к представителям тогдашнего механического направления исторической мысли, примыкавшего в своем источнике к Бодену. И для Болтина закономерность исторических явлений есть центральная идея, которой руководится историческое исследование. Историк должен, по его мнению, излагать "обстоятельства, нужные для исторической связи и объяснения последственных бытий"; подробности допустимы только при условии, если они служат к выяснению последовательности явлений; в противном случае это будут "пустые разговоры". Основным типом "последовательности бытий" Болтин считает причинную связь, как она проявляется в факте воздействия физических условий на человека. "Главное влияние в человеческие нравы, в качества сердца и души, имеет климат"; непосредственно "различные состояния климата производят перемены в теле человека,... а понеже тело и душа очень тесно сопряжены,... те же действия производят и на тело". Рядом с климатом как главным фактором Болтин признает значение других второстепенных, каковы, например, "обхождение с чужими народами, чужестранные ества и пряные коренья, образ жизни, обычаи, переменная одежда, воспитание" и прочее. Эти факторы содействуют влиянию главного или препятствуют ему, а иногда, при постоянстве последнего, и сами могут определить "нравы" людей; например, "они суть причиною, что нынешние наши нравы с нравами наших отцов никакова сходства не имеют". Таким образом, климату и "побочным обстоятельствам" как действующим причинам противостоят в качестве объекта воздействия "нравы". Нравы или национальный характер являются для Болтина фундаментом, на котором строится государственный порядок: наблюдаемые в истории перемены "в законах" происходят "по мере измены в нравах". А отсюда следует и практический вывод: "Удобнее законы сообразить нравам, нежели нравы законам; последнее без насилия сделать не можно". Эти теоретические взгляды Болтин применяет к объяснению русского исторического процесса. Россия "ни в чем не похожа" на другие европейские государства, потому что слишком различны ее "физические местоположения" и совсем иначе сложился ход ее истории. Русскую историю Болтин начинает с "пришествия Рюрика", который "подал случай к смешению" руссов и славян. Потому пришествие Рюрика Болтину и представляется "эпохой зачатия русского народа", что эти племена, различавшиеся раньше своими свойствами, образовали через смешение новый народ, который затем "нравы и свойства получил сообразные климату, правлению и воспитанию, под коими жил". Уже при первых князьях русские имели "правление, на коренных законах и непременных правилах утвержденное", с которым мы знакомимся отчасти по договорам с греками. В основе своей древние законы тожественны с "Русской правдой", в которую были внесены лишь несущественные изменения "по различию времен и происшествий". Но "великая перемена" произошла "в законах и обыкновениях" с раздроблением Руси на уделы, когда "нужды и обстоятельства каждого стали быть особенными". Под давлением последних издавались в уделах местные законы, которые своими различиями производили "еще вящшую отмену в нравах". Различие в нравах, созданное удельным раздроблением, сохраняло свое значение и при начавшемся потом процессе политического объединения Руси, явившись препятствием к установлению единого государственного порядка при Иване III и Василии III : "Нельзя было согласить законов, не соглася прежде нравов, мнений и польз". Только в царствование Ивана IV наступило время для этого, и с изданием "Судебника" восстановлен был в силе общий закон, действовавший раньше, т. е. "Русская Правда", простым видоизменением которой Болтин считает "Царский Судебник". В последующее время "нравы" подвергались воздействию со стороны законодательства, например с изданием "Уложения", и со стороны просвещения. Болтин, в общем, не одобряет первый способ воздействия; зато он больших результатов ждет от второго, в особенности от просветительных мероприятий Екатерины. В своих "Примечаниях" Болтин высказывает ряд интересных соображений и по социальной истории России, например, по истории крестьянства и дворянства, по вопросу о холопстве; но эта сторона осталась вне его основной исторической схемы. Целостностью и продуманностью взглядов на русскую историю Болтин далеко превосходит и современных ему, и многих следовавших за ним историков. По многочисленным ссылкам в "Примечаниях" видно, что Болтин был хорошо знаком с представителями западного просвещения (например, с Вольтером, Монтескье, Мерсье, Руссо, Бейлем и другими), но при этом не утратил чувства живой связи настоящего с родной стариной и, не вдаваясь в крайности, умел ценить значение национальной индивидуальности. По его убеждению, Русь выработала свои нравы, и их надо беречь, - иначе мы рискуем стать "непохожими на себя"; но она была бедна просвещением, - и Болтин не против того, чтобы русские заимствовали "знания и искусства" у западных соседей. При таком настроении Болтин был больно задет Леклерком, который в своей "Histoire physique, morale, civil et politique de la Russie ancienne et moderne", высказал много отрицательных, иногда пренебрежительных суждений о русской жизни; отсюда и решение Болтина обнаружить заблуждения французского историка, вольные и невольные. Но он не удержался на точке зрения объективного критического разбора сочинения: под влиянием патриотического чувства он старается местами ослабить впечатление от темных сторон древнерусской жизни, отмечая соответствующие недостатки и в истории западных нравов, иногда даже скрашивая действительно в ущерб беспристрастию [например, в согласии с автором Антидота (Екатериной), утверждая, что в России крестьянам живется лучше, чем во всяком другом государстве]. Эта черта сообщает историческому мировоззрению Болтина субъективно-моральный оттенок. Подобный строй мыслей и чувств сближал Болтина с Екатериной II, взгляды которой со времени французской революции приняли националистическое направление. Этим объясняется, что "Примечания" на историю Леклерка и задуманы были не без участия императрицы, действовавшей через Потемкина, и изданы были на ее средства. - См. Сухомлинов , "История Российской Академии" (вып. V); Ключевский , "И. Н. Б." ("Русская Мысль", 1892, № 11); статья профессора Иконникова в "Русском Биографическом Словаре". А. З.